Хранила Божия Матерь

Этот редкий снимок, сделанный в Апреле 1945-го, бережно хранят в семье Тамары Ивановны. На нем сестра Таисия (вторая слева во втором ряду). Снимок из семейного альбома Денисовых.

Почему вдруг ее тело охватил огонь, Тамара Ивановна Денисова не может сказать и сегодня. А тогда она, объятая пламенем, схватила фуфайку, выбежала из барака и легла на землю. Шел снежок, обдувало ветерком, и ей было так хорошо...
Скорее всего, жизнь шестилетней девочки в этот день оборвалась бы. Спасла ее мать. “Работаю, рассказывает мама, — вспоминает Тамара Ивановна, — а сердце на части разрывается. Говорю: прикройте меня. Я как-нибудь убегу, посмотрю.

Прибежала в барак — никого. Стала выходить — какая-то тряпка лежит, потянула — из нее дочь вывалилась. Вся обгорелая”. Внес­ла она тогда дочурку в барак, а Тамаре показалось, что в раскаленную печь толкнула.
К тому времени многое уже пришлось пережить Тамаре Седуновой (в девичестве), девчушке из деревни Сябринцы, что в Чудовском районе Ленинградской области. Что такое настоящее горе, она поняла в апреле 1943 года, когда в снег и слякоть немцы собрали всех сельчан, включая стариков и детей. Времени на сборы не дали. Успели взять только семейную реликвию — икону Божией Матери ХVIII века. Мать всегда спасала образ и детей.
Сябринцев погнали в соседнюю деревню, заперли в большом здании, выставили охрану с собаками. Потом снова была дорога — на станцию Чудово, где всех загнали (сопротивляющихся — прикладами) в товарный состав. Все происходило под несмолкаемые плач-стон взрослых и рев детей.
“Нас закрыли и повезли, — вспоминает Тамара Ивановна, еле сдерживая слезы. — Долго везли. По дороге из вагонов выводили больных и на глазах у всех расстреливали...
Приехали в Германию. Всех загнали в большое здание, заставили раздеться. Затем один-два человека шли по небольшому коридору, а сверху сыпался какой-то порошок. В следующей комнате нас постригли, потом мы помылись, получили белье. Когда вывели во двор, увидели много машин. В них сидели те, кому в хозяйстве нужна была рабочая сила”.
Семья Седуновых попала в Шлиссельдорф, на окраине которого в то время в огромных бараках за металлическими решетками держали военнопленных из разных стран. Увидев процессию из мирных людей, они начали тянуть руки, плакали, звали. Те рванулись было к ним, но их остановили удары прикладов и окрик надсмотрщиков: “Подойдете — расстреляем”.
Разместили новых работников тоже в бараках, спали они на полу. Взрослые работали в поле, “дома” оставались старики и дети. Ребята постарше в небольших ведерках носили воду для умывания, а Тамара подносила к печке поленья. Возможно, именно близость к огню стала роковой для девочки.
“Для заболевших в лагере было что-то вроде лазарета, но оттуда колясками вывозили мертвых, — продолжает Тамара Ивановна. — Поэтому, когда я обгорела, меня туда не положили, а когда немцы проверяли, нет ли больных, прятали, закидывали тряпками. Лечил ожоги врач медпункта, которому помогала моя старшая сестра Таисия. Он заставлял помаленечку пить рыбий жир, сделал мазь на нем. И так меня спас”.
Конец жизни за колючей проволокой пришел в апреле 1945 года. Немцы, побросав свои имения и лошадей, бежали. Появившиеся в тех местах советские солдаты объявили: “Все. Война кончилась. Добирайтесь домой”. А как? Кто покрепче, поймали лошадей, запрягли. Седуновых пожалели, положили обгоревшую, да к тому же подхватившую воспаление легких Тамару в коляску, а остальные шли пешком.
 Ехали через Польшу. “Все счастливые, что возвращаемся на Родину, — рассказывает Тамара Ивановна. — Остановились у реки, пропуская какой-то состав. Он въехал на мост, а тот под ним взорвался. Наш поезд повернул назад. Началась паника: обратно в Германию? Добрались до леса. Нам сказали: “Ломайте елки, маскируйте поезд, сами ложитесь на пол. И никакого шума, пусть думают: идет товарняк”. Станцию проехали быст­ро-быстро, но под мощным обстрелом со всех сторон. Проскочили, вынесли убитых — их оказалось много. Похоронили вдоль железной дороги”.
В семье Седуновых было семеро детей. И все вместе с матерью разделили участь узников фашистских лагерей. Не вернулся один сын. Его, попавшего в другой лагерь, застрелили при попытке к бегству.
Потом была мирная жизнь, тоже полная в первые послевоенные годы лишений и невзгод.