Мамины глаза

Война совсем не фейерверк,
А просто — трудная работа.
Когда черна от грязи, пота
Ползет по пахоте пехота…
Стихи неизвестного фронтового поэта. 1942 г.

Это было под Сухиничами, что в Калужской области, где в январе 1942 года развертывалось контрнаступление
вой­ск Красной Армии. Неожиданное и ошеломляющее противостояние было как гром среди ясного неба для гитлеровского вермахта. Солдаты и офицеры Красной Армии стояли насмерть, защищая Родину, матерей, детей. Знали: дальше отступать некуда.
...Петр лежал на спине, устремив неподвижный взгляд в сумрачное и такое близкое небо. Он благодарил Бога, мать и отца за дарованную жизнь. Уже не было сил не только встать и осмотреть себя, но даже поднять руку, закрыть глаза, уйти в тот мир, где нет грохота, холода, грязи, боли, а только покой… Покой.
Вдруг небо заслонили тучи. Нет, не тучи — глаза. И женский голос спросил:
 — Этого возьмем?
 — Зачем? Уже не спасем. Надо других, кого можем.
Голос возразил:
— Жалко лейтенантика. Он солдата заслонил собой.
— Видишь, кишки вывалились — тут уж все. “Похоронка” заберет. Вон тот, что под ним, зашевелился, его и возьмем, — равнодушный голос удалился.
 Петру было все равно, возьмут его или нет. Но, когда женское лицо опять приблизилось к нему, ему вдруг почудилось: это же глаза матери!
“Ма-а-а, ма-а-а”, — беззвучно простонало его сознание. И тут же вернулась вся боль в израненное тело. “Ма-а-а, ма-а-а”, — уже плакали и молили и душа, и тело.
— Берем! — приказал другой женский голос.
Его подняли и положили в повозку. Боль ушла, и он уже покорно приготовился уйти в мир покоя. Но санитарка с “мамиными глазами” опять наклонилась над ним, шепча ласковые слова:
— Потерпи, миленький. Ты такой красивый, у тебя, наверное, невеста есть, и она ждет тебя. А больше всего тебя ждет твоя мама…
Глаза пропали, уплыло небо, в небытие ушла боль, яркий свет манил и манил к себе, обещая счастье рая. И тут же глаза матери вернулись. Они просили, умоляли: “Живи, сынок! Вернись, сынок! Не смей умирать! Это прошу я — твоя мама! Я люб­лю тебя! А любовь не должна умирать! Боже! Помоги моему сыну! Сынок! Помоги себе!”.
И солдат приказал себе: “Не умру! Не имею права! Я буду жить! Буду любить!”.
Только успела санитарная повозка въехать во двор бывшей школы, где находился передвижной полевой госпиталь, как раскаты канонады загремели с новой силой. Сотрясая землю и стены здания, снаряды рвались вокруг и около, но не задевали даже ограждение школы.
Во дворе лежали около сотни раненых солдат и офицеров. Безнадежных. Умирали один за другим. Санитары молча уносили их в дальний угол, накрывали плащ-палаткой.
Петра положили на соломенную подстилку в пристрое. Он с испугом глядел в окно, моля Бога помочь ему не замерзнуть, не умереть от боли. И славу Богу, что холодно. Этот холод отрезвлял, не давал ему раньше времени уйти в иной мир. Тем более девушка позаботилась, накрыла ему ноги полушубком умершего товарища.
А еще — мама…
Проходя мимо и дымя папиросой, врач-хирург вдруг устало остановился возле Петра. По привычке, интуитивно хотел закрыть ему глаза. Удивился: “Живой?”. Пробегавшей медсестре сказал:
— Немедленно на операцию! Этот солдат хочет жить!
Операция длилась долго, словно вечность. Приходя в сознание и вновь куда-то проваливаясь, Петр думал: “Эх, зря дал слово Богу и матери, что буду жить. Легче уж уйти туда, где нет мучения и боли”. Но тут же возразил себе: “Если я до сих пор живой, то это нужно не только мне. Это нужно маме. Это нужно близким, родным…”. Когда пришел в очередной раз в сознание, врач-хирург сказал:
— Да-а-а, солдат, тебя правильно назвали. Петр — это камень, глыба по-латыни.
А Петр прошептал:
— Может, это латынь, а Любовь — это Вселенское! Со мной была Любовь матери. Родина и Мать — едино!
Валентина ПУГАЧЕВА.
P.S. Петр — это мой отец.