В день Николы зимнего в 1931 году в семье Захаровых родилась девочка, которую назвали Катей. Это моя мама. В стране полным ходом шли коллективизация. Не зная, как воспринять новую политику, семья уехала в Сибирь. Из ничего сделали крепкое хозяйство. Но и в этот удаленный уголок стали врываться новые веяния. В одну из ночей тайно, бросив все хозяйство, семья вернулась в Чувашию...
Началась Великая Отечественная война. Девочке Кате в неполные 10 лет пришлось впрячься в работу наравне со взрослыми. Вязать носки и варежки для бойцов на фронте. Выращивать лен и выделывать домотканое сукно. Вставать затемно, ни свет ни заря, чтобы успеть поработать в своем огороде до ухода на колхозную ферму. Большая часть продуктов шла на фронт, поэтому еды дома не хватало.
В 15-16 лет Катя одна отправлялась с подводой за хворостом. Перебираясь через овраги, она разгружала телегу, налегке переводила лошадь, а груз перетаскивала на себе. К ее возвращению (в 8-10 часов вечера) дома ждала только холодная картошка в мундире. Из-за войны, послевоенного лихолетья Кате пришлось забыть про учебу, все ее образование — четыре класса.
В 31 год маму познакомили с вдовцом, она вышла за него замуж в год полета Андрияна Николаева в космос. Родилась дочь, моя старшая сестра. Отец сделал детские кроватки. Одну для своей дочки, другую в подарок дочери Николаева и Терешковой. Папа был столяром. Хорошим. Таким, что даже дали бронь от призыва на фронт. Имеются и почетные грамоты. Деревенские жители часто ему заказывали столы, стулья, лавки, кровати для взрослых, оконные рамы, фоторамки... В год рождения второй дочери, моей средней сестры, отец построил дом. Помню, как он обшивал его рейками, олифил и красил их.
В целом об отце я мало что могу сказать — он погиб в аварии, когда мне только-только исполнилось шесть лет. Еще совсем несмышленыш. Запомнилось, как мы праздновали его юбилей. Пришло много родственников, коллег, деревенских жителей — род Пастуховых был уважаемым. Разыграли целый спектакль с блюдом из гуся, моя тетя нарядилась лисой. Папа танцевал чечетку на стуле. В свои 70 лет он мог дать фору молодым.
Еще один эпизод врезался в память: на полу я увлеченно играла с обновкой — валенками. Тут папа по-русски сказал: “Завтра Света (моя средняя сестра) пойдет в них в школу”. Я оторвалась от игры и ответила: “Не дам!” — тоже по-русски. Все удивились, ведь общались мы только на чувашском. И еще: вернувшись из гостей навеселе, папа часто говорил: “Иван Матвеевич идет спать”. Скандалам в доме неоткуда было взяться.
Мама овдовела через 12 лет брака, но замуж повторно не вышла, хотя и звали. Растить одной троих детей было нелегко. Всю оставшуюся жизнь она была нам и за мать, и за отца...
Появились внуки. Пока позволяло здоровье, мама помогала ухаживать за ними. Как-то отвезла к ней младшего сына. За два месяца она научилась понимать его речь (выговаривал только часть слова), вылечила все болячки на лице, “подружила” с ягнятами. Но годы брали свое. Слух и зрение у мамы сильно ухудшились, стало повышаться давление. Уговаривали ее на зиму переехать в город — не соглашалась.
Летом 2006 года получила весточку от сестры: мама болеет. Осенью она хотела лечь в больницу, но медики в Шумерле ее не госпитализировали. Привезли в Новочебоксарск, и уже через месяц с небольшим ее положили в больницу с подозрением на желтуху. Провели обследования, оказалось, рак.
Маму выписали из больницы в свой день рождения. А 22 декабря сестра Галя попросила прийти к ней. Подумала: вчера на дне рождения ее дочери не была, поэтому зовет. Иду, предвкушая радостную встречу. И тут вижу крышку гроба. Надпись “Пастухова Екатерина Васильевна”, даты рождения и смерти…
Только на два дня пережила свое 75‑летие. Перед этим она говорила: “Я, конечно, долго не проживу, но хотя бы еще годика два...”
Надежда МОКЕЕВА.