Жизнь дается раз, и прожить ее надо в Крыму

Игорь Александров с супругой Ольгой в Гурзуфе. Фото автора

С Игорем Александровым мы встретились прошлым летом в один прекрасный солнечный и совсем не жаркий августовский день на улицах Гурзуфа. Земляк, к тому же журналист, работающий в пресс-центре “Артека”, пригласил нас увидеть детский лагерь своими глазами.
Тогда меня впечатлила даже не сама экскурсия, а его рассказ о том, как он и его семья пережили историческое событие — возвращение Крыма в Россию. Одно дело узнать об этом из газеты или телевизора, совсем другое — от человека, который, как и все крымчане, сам стал вершителем истории. Однако обо всем по порядку.

— После школы поступил на журфак ЧГУ...
— Учиться на журфаке мне нравилось: журналист должен ориентироваться в самых разных сферах жизни, поэтому и знания даются отовсюду понемногу. Помню, один семестр у нас были занятия по высшей математике!
Лично я благодарен журфаку ЧГУ в первую очередь за возможность влиться в журналистское сообщество. На первом курсе нас направили на практику, я попал в газету “МК” в Чебоксарах”, где у меня со временем начали получаться большие, полновесные материалы.
— Получив диплом, сразу отправился в Казань. Почему? На родине не было возможности найти работу или жажда путешествий погнала по миру?
— Изначально поехал в Казань на свадьбу родственника. Заодно решил зайти в гости в Дом печати к однокурснице, которая к тому времени жила в Казани. Я тогда работал в Чебоксарах дизайнером-верстальщиком в одной из газет бесплатных объявлений и одновременно искал работу журналиста.
Однокурсница посоветовала мне пробежаться по зданию и на всякий случай разведать ситуацию, благо целых 12 этажей, занятых самыми разными редакциями. Кроме прочих заглянул в редакцию журнала “Татарстан” и спросил, не нужен ли им журналист или верстальщик. Главный редактор ответил: нужен и тот и другой. Так в 2006 году переехал в Казань.
— Ты учился в Польше. Чем отличается иностранный вуз от российского?
— В 2009 году из-за кризиса журнал “Татарстан” закрыли, одновременно я узнал, что одна знакомая журналистка собирается учиться в Польше. Меня ничто не держало, по­этому связался с ней и тоже отправил документы в вуз. Через некоторое время пришел ответ, что мы оба приняты.
Поступить в вуз несложно, сложно в нем удержаться и получить диплом. В среднем только половина поступивших доходит до финиша.
Никому нет дела, хорошо ты учишься или нет, окончишь или уйдешь. Хочешь забрать документы? Нет проблем, пожмут руку и пожелают всего доброго. И никто не будет уговаривать — это твоя личная ответственность.
Точно так же никто не будет “натягивать” оценку, получить хорошую в твоих интересах, ведь именно на основе оценок в дипломе работодатель потом будет решать, кого взять на работу.
— Какой опыт получил от жизни за границей?
— Говорят, сколько стран посетил — столько жизней прожил. Жизнь в разных местах, а тем более в странах, дает возможность взглянуть на вещи под другим углом, получить более объемную, а значит, более объективную картину реальности.
Уезжая в Польшу, не исключал для себя вероятности остаться, но и не загадывал наперед. Конечно, жизнь там более предсказуема, стабильна, сытна, и вначале меня это очаровало. Но, как говорится, одно дело сходить к человеку в гости, а другое — жить с ним под одной крышей.
Общаясь с тамошними “нашими”, я встречал немало довольных жизнью людей. Да, сыры там вкуснее, но какими бы ароматными они ни были, как-то слабо тянут на смысл жизни. И я рад, что в итоге этот смысл для себя нашел или, правильнее сказать, встретил на мосту между Польшей и Германией — это была моя будущая жена Ольга.
— Что удивляло, может быть, шокировало за границей?
— Я жил на самой границе Польши и Германии, поэтому общался и с поляками, и с немцами. Было время, когда на занятиях сидел рядом с одним и тем же немцем. Он всегда интересовался, как у меня дела, а в перерывах мы общались на разные темы, в общем, можно сказать, стали приятелями.
Однажды после занятий решил позвать его на пиво. Говорю: “Клаус, пошли пива попьем!” Он отвечает: “Конечно, с удовольствием!” — и открывает календарь на своем смартфоне: “Давай сходим на следующей неделе в пятницу, у меня как раз будет время с 19.00 до 21.00”.
Я, конечно, очень удивился, но нашел в себе силы отшутиться: “Ой, ты знаешь, как раз именно в это время буду занят я”. Как-то после этого у меня общение с нем­цами не заладилось. Поляки в этом плане, мне кажется, нам намного ближе, они душевнее.
— Сейчас живешь в Крыму.
— Когда у нас с Ольгой в 2013 году родилась дочь Леночка, мы жили в Познани. Я тогда учился в аспирантуре и преподавал полякам русский язык в университете. До этого несколько раз ездил к Ольге в Гурзуф, он мне очень по­нравился.
Можно сказать, через несколько лет я понял смысл поговорки “Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо в Крыму”. К тому же у нас все четче формировалось желание, чтобы наша дочь говорила на русском и росла в русской культуре. В общем, решили, что пора возвращаться. И с датой “подгадали”: ноябрь 2013-го, аккурат перед Евромайданом.
Конечно, можете сказать, что Крым тогда был еще украинским. Это так, но из своих прошлых поездок я понял, что по-настоящему украинским, как, например, Львов, он никогда не был — люди здесь задолго до событий марта 2014 года всячески подчеркивали свою связь с Россией.
Я неслучайно упомянул Львов. Еще в 2012-м, гуляя по городу, отметил для себя, к примеру, площадь, улицу и памятник, посвященные Степану Бандере. Спустя всего два дня, гуляя уже по Симферополю, увидел другой памятник — это была скорбная скульптура в память о жертвах бандеровцев.
Помню, меня тогда поразило, как вообще в одной стране могут уживаться монументы с диаметрально противоположным идеологиче­ским наполнением.
— Как начал работать в “Артеке”? Чем занимаешься?
— В “Артек” я попал самым обычным способом — оставил резюме в отделе кадров. Тружусь в информационной службе детского центра. Здесь постоянно происходит что-то интересное, приезжают именитые гости, поэтому недостатка в событиях нет.
Кроме того, в “Артеке” работает много тематических отрядов, и я отвечаю за отряды журналистов. Вместе с ребятами изучаем основы журналистики, учимся писать и работаем в кадре артеков­ского телевидения, по итогам каждой смены выпускаем газету.
— Какой он, “Артек” сегодня?
— Центр получил мощный импульс к развитию — это факт. За сезон 2014 года здесь прошло несколько крупных фестивалей, сюда не раз съезжались на круглые столы ученые и педагоги из разных регионов России, были олимпийские чемпионы, знаменитые артисты, герои-космонавты. А сейчас идет мас­штабная реконструкция, чтобы в новом сезоне детей встретил обновленный и по-настоящему международный “Артек”.
Кстати, насчет детей: мне запомнились двое ребят из Шумерли, которые приезжали отдыхать в космическую смену в августе и привезли с собой удивительного робота — прототип марсохода, который никого не оставил равнодушным.
Впрочем, отдыхать — это громко сказано, тут у детей нет ни минуты свободного времени. Каждый день расписан и заполнен событиями до отказа. Был даже сеанс связи с МКС, во время которого дети смогли задать свои вопросы космонавтам. Это было удивительно!
— С момента присоединения Крыма к России прошел почти год. Расскажи, как это происходило? Чего вы боялись? Чего ждали?
— Пик напряжения пришелся на конец февраля. Как известно, 22-го в Киеве пришла к власти бывшая оппозиция, и люди в поселке, как и многие в Крыму, называли это не иначе как переворотом.
В магазинах и на кухнях обсуждали одну-единственную тему: что происходит и что делать дальше.
Крымское правительство и парламент отказывались признавать новую власть, в Севастополе многотысячная толпа с триколорами прогнала бывшего мэра и буквально на руках подняла на пост главы города россиянина Чалого, а киевские депутаты за это угрожали “поездами дружбы” со дня на день.
Мы понимали, что на наших глазах вершится история, но не имели ни малейшего понятия, каким будет ее дальнейшее развитие. Примерно в эти дни у нас дома за входной дверью появился увесистый железный ломик — на всякий случай. Кстати, в Гурзуфе тоже, как и в остальном Крыму, был организован отряд самообороны: люди сами приходили в отделение милиции и записывались в добровольные помощники, оставляя свои контакты на случай необходимости.
Самым сложным был, пожалуй, вечер 26 февраля. Зайдя в “Фейсбук”, я увидел, что некоторые мои (теперь уже бывшие) европейские друзья ставят подписи под онлайн-петицией на сайте Белого дома с призывом “выслать к крымским берегам американский флот и сохранить целостность Украины”. Вечером, когда ложились спать, жена сказала, что ей страшно. Я ответил, все будет хорошо, но сам долго не мог заснуть в ту ночь.
А наутро оказалось, что ночью правительственные здания в Симферополе были захвачены, а кем, непонятно. Лишь к обеду дошла новость: над зданиями подняты российские флаги. Только после этого все наконец вздохнули с облегчением. Была одна, общая на всех мысль: “Все-таки они пришли, нас не бросили”.
Дальше была подготовка к 16 марта, митинги и, наконец, сам референдум, на который люди шли как на праздник. А уж то, что происходило 17-го, когда стали известны его результаты, можно описать как нечто среднее между эйфорией и ликованием: многие люди распевали российский гимн прямо на улице.
— Как сейчас складывается жизнь крымчан? Чем они довольны и чем нет?
— Для некоторых стало сюрпризом, что в России не только зарплаты и пенсии выше, но и цены.
Весной и летом было очень много бумажной мороки, ведь менять надо было не только паспорта, но и все документы. Сколько очередей мы занимали с раннего утра на улице, сколько часов и дней в них простояли, не посчитать. Сейчас эта проблема потихоньку сходит на нет.
Еще в декабре на пару часов в день отключали свет, сейчас это вроде прекратилось. Но свечки или фонарики дома есть теперь у всех, спиртовками, консервами и сухим спиртом тоже запаслись — у многих дома электрические плитки. Людей, прошедших февраль и март 2014-го, отключениями не испугаешь.
А в целом люди очень довольны и постепенно привыкают к новым аспектам жизни. Например, к тому, что в поликлиниках теперь обязательная предварительная запись, алкоголь продают только до 23 часов, и к тому, что страной, в которой живешь, можно гордиться.
— О чем мечтаешь?
— На новогодних праздниках я старался больше общаться с дочерью и почти каждый день ходил с ней гулять на детскую площадку. За это время мы подружились с двумя девочками 4-5 лет. Они мне как-то говорят: “Мы вас хотим позвать к себе в гости, приедете?” “Хорошо, — говорю, — а куда?” “В Донецк, — отвечают они мне. — Только не сейчас, а попозже, когда у нас война закончится. Тогда папа вернется и заберет нас”.
Я уже не раз встречал здесь таких детей: они плачут от новогодних фейерверков, прячутся от пролетающих в небе самолетов. Не знаю, когда в них пройдет этот страх. Ни один ребенок не должен испытывать такое.
— Тоскуешь по родине?
— Временами скучаю по чувашским пейзажам — по иссеченным оврагами полям и лесам, таких больше нигде не встретишь, даже в соседнем Татарстане. Еще скучаю по маме, есть планы перевезти ее поближе, но сейчас это невозможно. Так что пока ездим друг к другу в гости.