Михаил Городнищев: Я не ограничен ни в чем

Массажист Михаил Городнищев за работой. Фото Марии Смирновой

Общаясь с людьми незрячими, плохо слышащими, ловлю себя на желании помочь и чем-то облегчить им жизнь. Вот и перед встречей с Михаилом Городнищевым переживала: не заблудился бы, не споткнулся бы на высокой лест­нице у входа в редакцию. Оказалось, волновалась зря.
Несмотря на то что у него всего два процента зрения, Михаил неплохо ориентируется в городском пространстве, ездит на маршрутках и при этом редко беспокоит людей просьбами. Свободно чувствовать себя ему помогают специальные программы, установленные в его телефоне. Впрочем, навигатор в этот раз все же немного подвел его, заведя во двор дома. Но это мелочи, говорит Михаил, из любой ситуации есть выход.
Многие горожане знают моего собеседника как массажиста, который имеет свой лечебный кабинет в здании Академии спорта. Мы же пригласили Михаила в редакцию поговорить не столько о его профессии, сколько о том, как, будучи незрячим, можно быть образованным, самодостаточным и счастливым.

— Два процента, мне кажется, это очень мало. Что можно увидеть с таким зрением?
— Я вижу очертания, фигуры людей. Плохо начал видеть в полтора года, поэтому не могу сказать, что был в чем-то ущемлен. Мне кажется, ограничения можно почувствовать только, если человек до этого пользовался какими-то навыками. Ездил за рулем и вдруг не может. Читал обычные книги, видел собеседника, мог его узнать, а тут не может. Вот в таком случае можно говорить о том, что человек испытывает ограничения. У меня ничего такого не было. Я человека всегда узнавал, только начав с ним разговаривать.
Про особенности жизни тоже сложно говорить. Может быть, какие-то неудобства были первоначально, когда начал один передвигаться, жить самостоятельно. В школу водили мама, папа, бабушка. У меня есть младший брат, и это здорово облегчает жизнь.
Рос я так же, как и остальные дети. Друзья со двора все зрячие. Ездил с ними на велосипеде, бегал, в футбол играл, насколько это было возможно. Делал все, что они делали. Никакой разницы не помню. С незрячими по­знакомился только в Чебоксарской школе для слепых и слабовидящих.
— А все дети были такими же мобильными, как и ты?
— Нет. Кого-то родители оберегали. В колледже на индивидуальном обучении была девушка. Ее мама не пустила в Чебоксары из Алатыря. Очень переживала, что дочка там не сможет жить.
Мы ничем от обычных детей не отличались. В старших классах на себе испытали все “социальные” проблемы.
В моем классе был тотально слепой мальчик, но и он вел абсолютно нормальный образ жизни. Если убегали, его никто не бросал, кто-нибудь обязательно держал за руку. Поэтому он не боялся. Не боялся на бегу удариться, упасть. Бывало, падал. Но это нормально.
— Ты ходишь без трости.
— Когда идешь по ровному тротуару, смысла стучать по нему нет. Но когда дохожу до бордюра, понимаю, что где-то должен быть спуск. Вот тут начинаю ногой ощупывать, где он. Трость бы пригодилась. Но привычки носить ее у меня нет пока.
— Насколько город, по твоему мнению, приспособлен для незрячих?
— Конечно, не приспособлен. У нас есть и ямы с лужами, лестницы без опор. Например, у Дома торговли в Чебоксарах лестница длинная и широкая, не за что держаться. Сейчас, возможно, тактильную плитку положили, но, когда я там последний раз грохнулся, ее не было. Вообще-то, считаю, не под инвалидов должны приспосабливаться, а инвалиды должны приспосабливаться.
— Вам легче было бы жить, если бы светофоры везде были звуковые?
— Это да, но денег у государства сейчас мало, а система дорогостоящая. Можно, конечно, на законодательном уровне водителей маршруток заставить объявлять остановки.
Мы так-то встречались с главой администрации Новочебоксарска Олегом Бирюковым. Он говорил, что маршрутки им не подчиняются, это част­ный транспорт.
У моего знакомого три свои машины, и прежде чем поставить их на маршрут, он полтора месяца готовил ко всяким соответ­ствиям: куда табличку повесить, где что должно лежать. Все это требования законодательства. Можно еще потребовать создать удобства для незрячих.
— В школе давали навыки каких-то профессий?
— Нет. К нам приходили выпускники, рассказывали, где они учились после школы, как и на кого. Я тоже на днях пойду в школьную библиотеку имени Льва Толстого, буду говорить о профессии массажиста.
После 10-го класса по­ступил в Ульяновский фармацевтический колледж. Четыре года там жил и учился массажному делу. Сначала хотел в Курск поехать, в музучилище. Я тогда уже владел баяном, гитарой, нотной грамотой в брайлевском варианте. Еще хотел на юриста пойти. Родители сказали: “Окончишь ты музыкальное училище, а потом в переходе будешь играть?” Максимум преподавать где-нибудь.
Это уже потом понял, что если преподавать, то только незрячему. Потому что мне доносить нотную грамоту зрячим смысла нет. Я смогу, но это будет некачественно.
С юристом то же самое. Получил образование, хорошо. А как работать с документами? С ассистентом? Есть такие бумаги, которые показывать нельзя, и их читает только человек,  ими владеющий, или его адвокат. Об этих аспектах мои родители знали, но не говорили. Видимо, не хотели расстраивать. Они предложили учиться на массажиста.
Как-то в детстве мне делали массаж в санатории, я запоминал и потом делал родителям, это нравилось.
В колледже поставили технику. Учеба была интересной, преподавательский состав хороший, все профессионалы. Проблем никаких не было. Литературу учебную преподаватели начитали на аудиокассетах.
Потом, когда окончил колледж, два года работал в санаториях “Надежда” и “Чувашия”, в больнице. Понял, что знаний не хватает, поступил в Ульяновский медицинский ин­ститут на заочное отделение. Там пять лет учился на сестринском отделении, где готовили главных медсестер.
Но у меня была другая цель — пообщаться с преподавателями анатомии, физиологии, патологии на более глубоком уровне. Мне не столько диплом был нужен, сколько работа в анатомичке. Все, что нужно, я для себя там взял.
— Сейчас работаешь в своем кабинете. Как тебя люди находят?
— Приходят знакомые знакомых. Те, кто был на массаже, рассказывают другим, те приходят. Есть постоянные клиенты.
— Работы много?
— Достаточно. Работаю с 9 утра до 9 вечера.
— Люди с ограниченными возможностями здоровья друзей, жену обычно находят в своей же среде, а ты как-то совершенно выпал из нее. Это специально делаешь или само собой получается?
— Само собой ничего не происходит. Считаю, что человек ограниченным делает себя сам, когда говорит: “Я не могу”. Он не может пообщаться с людьми? Поработать на компьютере, под который сейчас все адаптировано и приспособлено? Он не может завести друзей? Все это возможно.
С женой познакомился на Дне медика. Пообщались, обменялись телефонами, потом встречались, через три года поженились. Нашему сыну Алеше сейчас 4 года.
Может, повезло еще тем, что у меня братишка зрячий. В этом большой плюс, хотя у нас в школе были незрячие — одни в семье, и у них были зрячие друзья.
Человека, который нач­нет вести себя как-то нестандартно, ссылаясь на здоровье, могут заклевать. А если он приходит и говорит: “Ребята, я бегать быстро не могу, у меня одна нога короче другой, но на это не обращайте внимания, я вместе с вами”. Надо стараться вести себя как остальные, не принижать и не ставить себя выше них, тогда будут друзья.