27 марта Всемирный день театра, а 28-го родился его Король, каковым считался Иннокентий Смоктуновский. В этом году выдающемуся актеру, создавшему образы Гамлета, Мышкина, Чайковского, Деточкина, исполнилось бы 85 лет. Народный артист СССР, лауреат Ленинской премии, Герой Социалистического Труда, участник Великой Отечественной войны, вся грудь в орденах и медалях — это был человек, при жизни признанный великим. А каким он был дома, в семье?
“Для меня семья, — говорил Смоктуновский, — это в первую очередь жена: здесь — тепло, любовь, надежда, вера, уют, достоинство, и мораль, и нравственность”.
Но вряд ли Иннокентий Михайлович мог сказать это про свою первую супругу — актрису, с которой работали вместе в Сталинградском театре. Совершенно неожиданно та закрутила роман с молодым актером. И все это однажды закончилось дракой между соперниками. Профком театра, собравшийся на следующий день, постановил, что кто-то один должен покинуть труппу. Театр (а заодно и свою жену) покинул Иннокентий Смоктуновский.
Это было в 1955 году. Никому неизвестный актер приехал в Москву. Обошел семь театров, но везде получил отказ. В потертом лыжном костюме он бродил по столице, перебивался случайными заработками в театре имени Ленинского комсомола, ночевал в подъездах. И кто знает, как дальше сложилась бы его судьба, если бы он не познакомился с художником-костюмером “Ленкома” Шламитой Хаймовной Кушнир. Ее называли все Суламифь Михайловна, а Смоктуновский — просто Соломка. Она действительно стала для него той соломкой, ухватившись за которую, он медленно, но верно вплыл в другую жизнь, навстречу своему успеху, славе.
“Я есть, я буду, потому что пришла она”, — любил повторять Смоктуновский. “Я тогда впервые увидел ее... — вспоминал он свою первую встречу с Соломкой. — Тоненькая, серьезная, с охапкой удивительных тяжелых волос. Шла не торопясь, как если бы сходила с долгой-долгой лестницы, а там всего-то было три ступеньки, вниз. Она сошла с них, поравнялась со мной и молча, спокойно глядела на меня. Взгляд ее ничего не выспрашивал, да, пожалуй, и не говорил... но вся она, особенно когда спускалась, да и сейчас, стоя прямо и спокойно передо мной, вроде говорила: “Я пришла!” Ну вот, поди ж, узнай, что именно этот хрупкий человек, только что сошедший ко мне, но успевший, однако, уже продемонстрировать некоторые черты своего характера, подарит мне детей, станет частью моей жизни — меня самого”.
Через знакомого Суламифи — режиссера Леонида Трауберга — удалось представить Смоктуновского известному режиссеру Ивану Пырьеву. “Я рассказал, — вспоминал Трауберг, — что живет в Москве диковатый провинциальный актер: говорят, талантлив, ни угла, ни театра, ни маячащей роли в массовке. По амплуа — нечто вроде “неврастеника”. Пырьев брезгливо отмахнулся: “До чего же я этих неврастеников не терплю. Какой же он талант, если в Театре киноактера не состоит? Там все таланты, сверхталанты! Пусть хоть один без таланта будет, неврастеник. Надо б ему комнатку в общежитии дать...”
После этого разговора Пырьев написал руководству Театра-студии киноактера письмо с просьбой взять к себе в штат Смоктуновского.
Вскоре Иннокентий сделал предложение Суламифи. Она согласилась и легко пошла с ним по жизни любящей, верной женой, матерью двоих его детей, Филиппа и Маши. Он тоже был верен ей всю почти сорокалетнюю совместную жизнь — редкий случай в актерской среде. Когда было трудно и он сомневался в себе, Суламифь Михайловна советовала: “На неудачи не жалуйся, не прибедняйся и не скромничай — ты одаренный человек”. А когда народный артист, бывало, капризничал, молча выносила ему пиджак с медалями и орденами, и ему становилось стыдно.
“Он любил, чтобы дома все было хорошо, мирно и спокойно, — отмечают дети, — чтобы наша жизнь была счастливой и достойной”. Журналисты как-то спросили Смоктуновского про самое главное событие в жизни за год, а он на полном серьезе ответил: “Учил дочь плавать”.
“Дома он был добрый, ласковый и прекрасный, — вспоминает Маша. — Обожал мамину уху. Сам любил салаты делать, китайскую и японскую кухню очень уважал, даже научился есть палочками, говорил, что это есть постижение народа. Семья была для папы его крепостью. Он был, между прочим, весьма хозяйственным и умелым. Любил обустраивать дом, что-то прибивал, прикручивал, сверлил дрелью. Правда, иногда его лучше было не отвлекать. Скажем, моет посуду и что-то шепчет про себя. Спросишь: “Что?”, а он: “Ну я же репетирую!” В то же время дочь отмечает, что отец был требователен и строг: “Он говорил, что и в жизни, и в искусстве, в работе актера в первую очередь необходима самодисциплина, к которой он всегда призывал и нас”.
“Я люблю отдых, природу... — рассказывал Иннокентий Михайлович. — Я не могу отдыхать без семьи. Семья, кстати, хорошая защита от внешних посягательств. Популярность часто мешает, хотя я научился относиться к ней равнодушно”.
Однажды Смоктуновские отправились отдыхать за город. Взяли с собой вкусненькое, погуляли, перекусили и собрались домой. Только отъехали, надо было подняться в горку, и тут Иннокентий Михайлович предупреждает: “Извините, ребятки, я сейчас немного газану”. Водителем он был замечательным. Научился водить еще во время съемок “Берегись автомобиля”. Но стояла осень, дорога была слякотная, машину занесло и она перевернулась.
“В первое мгновение никто даже ничего не понял, — вспоминает дочь. — Продолжает звучать из магнитофона музыка, а машина стоит на крыше. И тут, как в фантастическом фильме, сквозь разбитое переднее стекло просовывается рука и вытягивает из машины папу. А дальше мы слышим веселый голос нашего спасителя: “А, Смоктуновский! Берегись автомобиля!” Все, слава Богу, остались целы и невредимы. Только мы с мамой возвращались домой на автобусе, а папа с братом в машине на самой малой скорости: без переднего стекла особенно не покатаешься”.
В один прекрасный день полноправным членом их семьи стал американский коккер с редкой родословной. Все смеялись, вспоминая, как щенок зевнул, увидев Смоктуновского. Собаку обожали все, а особенно глава семьи. Он даже научил пса говорить “ма-ма”. Коккер получил громкое имя Жан-Батист Поклен де Мольер. Когда в феврале 1994 года у артиста случился инфаркт, он попросил привезти к нему в больницу любимого Жанчика. Суламифь Михайловна уговорила-таки врачей пропустить собаку. Супруг был счастлив, наблюдая, как Жан прыгал с койки на койку.
Не долечившись, Смоктуновский продолжил съемки сразу в двух картинах: “Притяжение солнца” и “Белый праздник”. Кстати, в обеих картинах его герои это старики, на излете жизни, один даже парализован. Работа была трудной, но снимался он с увлечением. Когда закончились съемки, Смоктуновский поехал долечиваться в санаторий. А через несколько дней попросил Соломку его забрать, не понравилось ему что-то. Но она не успела. Из санатория позвонили: второй инфаркт. Умер ее Кеша 3 августа 1994 года.