“Нам взвешивают два куска хлеба. Осторожно, как будто двух только что вылупившихся птенцов, кладу их на ладонь. Они еще теплые. Мой рот наполняется слюной. Но мы их съедим не сейчас. Моя мечта — как сказка: когда пойдем домой, мы сядем в поле у дороги: поле — огромное-огромное, вдалеке видно то дерево, которое показалось мне родным, мы сидим с Лизук на траве и смотрим на него, надо, чтобы поблизости никого не было, я разломлю один кусок пополам, и, никого не стесняясь, медленно-медленно, долго-долго мы будем есть хлеб...”.
Эти пронзительные, полные трагизма строки принадлежат перу члена Союза писателей СССР с 1988 года, лауреата Всесоюзного конкурса на лучшую детскую книгу (1987 г.), заслуженного работника культуры Чувашской Республики Евы Николаевны Лисиной. А взяты они из автобиографического рассказа “Кусок хлеба”, который в 1991 году на конкурсе, проведенном радиостанцией “Немецкая волна” среди 1680 авторов, проживающих в СССР, получил первую премию.
Девчонка, родившаяся накануне войны и чье детство прошло в деревне Шаймурзино Батыревского района Чувашии, и не помышляла о писательской стезе.
— Я окончила Первомайскую среднюю школу. О том, куда идти учиться дальше, мы, дети войны, никогда не думали, — вспоминает Ева Николаевна. — Мама всегда видела меня врачом. Меня же эта профессия не привлекала. Как-то в школьном коридоре увидела объявление о наборе в мореходный вуз. И я вообразила себя капитаном. Но на почте, куда пришла с пакетом документов, меня увидел учитель математики и сказал: “Во-первых, девушек туда не берут, во-вторых, это совершенно не твое дело”. А документы надо сдавать. И я решилась: “Буду врачом”.
Москва, конечно, меня страшно пугала, но документы в Московский мединститут имени Сеченова отправила. Я бы посоветовалась с братом (Геннадием Айги. — Авт.) о выборе профессии, но он, студент Литинститута, был на практике в Сибири. А когда приехала в Москву, сказал: “Иди, пожалуйста, в “Тимирязевку”. Туда поступает девушка, которую я люблю, и вы будете, как сестры”. Это сейчас с удовольствием провожу время на даче, а тогда работа на земле была для меня каторгой, ведь с 6 лет пришлось трудиться. Но меня просил старший брат, которого люблю. Я пошла в другую комнату, поплакала, а потом вышла и сказала: “Я всегда мечтала поступить в сельскохозяйственный институт”. Мы забрали документы из мединститута и отнесли в академию имени Тимирязева.
— Вам ведь недолго пришлось трудиться на ниве сельского хозяйства?
— В общей сложности года три — в Ботаническом саду МГУ и лаборатории бионики Первого медицинского института имени Сеченова. А потом с помощью друзей брата я устроилась в качестве биолога-переводчика в отдел иностранной литературы публичной библиотеки — знаменитую Всесоюзную государственную библиотеку иностранной литературы. Это было невероятное счастье. В мои обязанности входили просмотр, чтение статей по биологии из иностранных журналов, написание к ним аннотаций.
После того, как ВГБИЛ стала только гуманитарной, я чуть не осталась без работы, так как физиков, математиков, биологов сокращали. Но к тому времени уже вышла моя первая книга, и меня перевели в выставочный отдел.
В библиотеке готовила экспозиции книг по культуре Германии, Монголии и Румынии. Потом начались выездные книжные выставки за рубеж, например, “Произведения Шолохова на языках мира”. Я выезжала в Германию, Чехию, Польшу. Проработала в любимой библиотеке до пенсии.
— В детстве стихов не сочиняли, никаких писательских наклонностей не было... Как рука потянулась к перу?
— Все получилось спонтанно. В лаборатории бионики мединститута работал сотрудник из Хабаровска, аспирант. Он очень тосковал по своему ребенку, все время покупал детскую литературу. Однажды принес книгу словацкого писателя Витезлава Незвала. Я только открыла ее — меня как по голове ударило: поняла, как пишется детская книга.
От института до моего дома 45 минут езды. За это время я написала в уме свою первую книгу на русском языке (все остальные — на чувашском). Ее издали в Чебоксарах.
— Как брат оценил первый опыт?
— Гена сказал: “Конечно, я тебе испортил жизнь. С другой стороны, это очень хорошо, потому что ты пишешь своеобразно, не подчиняешься законам, которым тебя вынудили бы следовать в Литературном институте. Ты очень свободна, хорошо владеешь чувашским языком, пишешь так, как хочешь. Если бы училась в Литинституте, не было бы этой свободы. Но ты, сестра, попала в капкан. Теперь нужно дальше писать”. Я испугалась жутко. О другой книге ведь не думала.
Все в те времена давалось мне легко, книги печатали. Трудности начались в начале семидесятых годов. Меня “выбросили” из плана книжного издательства. Подумала: “Ну, не издают, и не надо”. А вот брат очень переживал, даже в обком КПСС написал письмо: “Не нужно трогать мою сестру. Не надо мстить за меня”. Долго, лет 14, не издавали мои произведения.
Кстати, возможно, мой “Кусок хлеба” не стал бы лучшим произведением на конкурсе “Немецкой волны”, если бы его организаторы знали, что я сестра опального Геннадия Айги. А когда случайно это открылось (хотя сей факт и не скрывала и в анкете написала, что наша родовая фамилия Айги), им оставалось только ахнуть. Мое имя, скорее всего, просто вычеркнули бы из списка. А потом мой рассказ много раз звучал по немецкому радио как пьеса.
— В семье ваше и Геннадия Николаевича творчество обсуждалось?
— Нет, были другие проблемы, тяготы жизни. Но брат очень любил книгу “Дети Синьяла”, говорил: “Это про меня”. Раз Маша, его жена, позвонила: “Гена читает “Дети Синьяла”, плачет и повторяет: “Ох, какая писательница, ох, какая писательница”. Когда вышла после долгого перерыва моя маленькая книга “Предзимье”, он сказал: “ В Чувашии это лучшая книга за последние годы”. Конечно же, я этому не придавала никакого значения.
А когда начинали говорить о творчестве брата, он неизменно говорил: “Сестра, поставь-ка чаю. Будем читать стихи”. И декламировал не свои, а чувашского поэта Василия Митты.
Но для меня самое главное не поэзия Гены, а то, что он мой брат и родная кровь, что он личность, и самая близкая мне, с ним было так хорошо. Мы все трое — он, сестра Лиза и я — как будто из одного куска, родственные души.
— Последние 17 лет вы живете в Чебоксарах. Вернулись для того, чтобы перевести главную книгу христиан — Библию — на чувашский язык. Сейчас, когда многолетний титанический труд завершен, что можете сказать о значимости Священного Писания на родном для чувашей языке?
— Как сказала одна старая монахиня, владеющая русским и чувашским языками: “На чувашском Библия сразу ложится на сердце, а если читаешь на русском — сначала в голову, а потом в сердце”. Сама я очень люблю Писание на чувашском. Оно понятнее.
Наконец-то подходит к концу дело, начатое великим просветителем чувашского народа Иваном Яковлевым. Чуваши получают перевод на родной язык великой книги.
— Я знаю, что проделанная работа вызвала одобрение в Российском библейском обществе. Сложно дался перевод?
— Да. Почему перевод Ивана Яковлевича Яковлева народ очень любит? Потому что чувствует: переводчики — верующие люди. Два раза за время работы я побывала в Иерусалиме, в Горненском монастыре, в Хевроне у отца Гурия в монастыре жила больше месяца.
Эта работа — дело большой группы людей: богословов, консультантов, языковедов, корректоров. Много на последней стадии помогал сотрудник Гуманитарного института Геннадий Дегтярев. Некоторое время с нами сотрудничал новочебоксарский поэт Анатолий Александрович Тимофеев-Ыхра. Он великолепно вычитывал текст, прямо влюблен был в Библию. Его внезапная смерть стала для нашей творческой группы большим ударом.
Очень активно помогает протоиерей Собора святого равноапостольного князя Владимира Илия Карлинов. Справочный материал к Библии невозможно было перевести без его помощи. Отец Илия внес замечания, очень внимательно прочел Четвероевангелие.
Благодарна митрополиту Варнаве, с благословения которого в 1991 году начата работа по переводу, чувашским священникам, Спасо-Преображенскому женскому монастырю в Чебоксарах.
— Вопрос об издании решен?
— Да, в июне следующего года, незадолго до Дня Республики, состоится презентация Священного Писания. Средства изыскивает Российское библейское общество. Издавать хотим в Чувашии, чтобы на титульном листе значилось: Шупашкар, Чаваш ен. Тираж — 10 тысяч экземпляров.
В мире ждут нашу Библию, библиотеки делают заказы. Приедет много гостей из разных стран. Это очень знаменательно, что чуваши выпускают полную Библию, а не отдельные тексты. Наш народ стал вторым после русского, который может прочитать Священное Писание на родном языке.
— Ева Николаевна, кто вам дал такое имя?
— Папа. Он был замечательный педагог, легендарный учитель. Очень любил детей, они же его обожали. Я выросла без отца, но всегда чувствовала, ощущала его защиту. И всегда замечала, что на меня все очень внимательно смотрят. Иду по школе и чувствую: “Я — дочь Николая Андреевича”. Помню, первое сентября в первом классе стал для меня очень печальным. В тот день учительница, дойдя до моей фамилии в списке и сказав: “Ты же дочь Николая Андреевича, моего любимого учителя”, заплакала. Заревела и я, потом — весь класс.
А совсем недавно мне мое имя “помогло”. Как-то во время конференции по библейскому переводу один участник спросил у священников: “В Библии, конечно, есть место и мужчинам, и женщинам, но все великие переводчики, вообще-то, были мужчины. Как вы относитесь к тому, что у вас и редактор, и основной переводчик женщина?” Я ждала такого вопроса. Конечно, идеальным переводчиком стал бы церковнослужитель. Но один священник встал на мою защиту: “Простим за имя ее”.
— Библия практически готова. Что дальше? Возвратитесь в Москву?
— Проект заканчивается. Честно говоря, мне не хочется возвращаться в Москву. Но в Чебоксарах у меня нет своего жилья, Российское библейское общество снимает для нас с сестрой квартиру. Что дальше — не знаю.
Светлана ИСАЕВА.