Наш внештатный корреспондент Григорий Васильев регулярно удивляет и нас, и читателей рассказами о своей семье, о деде и отце, которые воевали, о своих героических земляках, а также тружениках завода “Химпром”. В этот раз редакция получила интереснейшие рассказы-воспоминания, записанные им во время бесед с фронтовиками.
Из рассказа Алексея Толстова, бывшего слесаря цеха № 3: “В начале 80-х годов прошлого века мне предложили путевку в санаторий, расположенный в городе Трускавец Львовской области. Врач сказал, что необходимо лечить почки минеральными водами. Я задумался, поехать или нет, поскольку в том году у меня были другие планы. Последние сомнения рассеял генеральный директор “Химпрома” Леонид Сергеевич Шевницын, с которым мы жили в одном подъезде и часто встречались, разговаривали.
Однако всю дорогу меня не покидало какое-то волнительно-тревожное чувство, которое усилилось на Украине, когда узнал, что едем мы по тем местам, где воевал.
В санатории меня поселили в одну палату с еще одним участником войны. Он был с белой бородой и со шрамом на лице. Несмотря на седину и глубокие морщины, лицо его показалось мне знакомым.
— Вы не воевали под городом Бучоч в Тернопольской области? — спросил я его на следующий день.
— Меня там ранило, — ответил сосед.
И тогда я вспомнил. Несмотря на то что стерлись из памяти отдельные эпизоды войны, этот бой мне запомнился на всю жизнь. И я залпом выложил все, что помнил:
— Под Бучочом на наши позиции наступали немцы. Мы остались почти без прикрытия пехоты. В это время на коне к нам прискакал капитан со шрамом на лице, чье подразделение заранее покинуло поле боя. Увидев, что наше дело худо, повернул своего коня и, пригнувшись, галопом поскакал назад.
Нас бомбили “мессершмиты” и давила фашистская пехота с двумя танками. Мы отступали вместе с пехотой, разведчики и связисты прямо с огневых позиций переходили в контратаку. Другого выхода не было, погибла бы вся батарея. Через два километра мы остановили вражеское наступление, подбив боевые машины фашистов.
Рассказал и замолк. Замолк и сосед. Поглаживая свою белую бороду, он все время смотрел в одну точку. Три дня не разговаривали с ним после этого. Мне и жалко было смотреть на него, но все-таки твердо решил первым не начинать разговор. Лишь на четвертый день он сказал: “Давай присядем и поговорим. На той войне было все. У каждого был свой предел терпения. Ты уж прости меня, однополчанин”.
Он открыл четвертушку водки, и мы помянули погибших товарищей”.
Продолжение следует...