Рассказы рисовального человека

Так обозначил сборник своих произведений сам автор. Если быть точным, “Ангелова кукла” Эдуарда Кочергина — цельная книга. Из нее нельзя “вырвать” несколько историй и опубликовать отдельно либо под одной обложкой с рассказами других писателей. Точно так же нельзя взять часть жизни одного человека и “приставить” ее другому.

Книга состоит из пяти блоков. Это разные периоды жизни самого Эдуарда Кочергина, начиная с его раннего, еще довоенного,  детства и до семидесятых годов прошлого века. Герои рассказов — люди, по­встречавшиеся ему на пути.
Казалось бы, что в них такого? Бродяги и нищие, проститутки и алкаши, юродивые и калеки, да просто обиженные войной, властями или подлецами человеки... Но каждый из них несет в себе Божью искру. Может, поэтому, несмотря на уродливую внешность (по описанию автора герой одноименного рассказа Гоша Ноги Колесом чем-то неуловимо похож на Квазимодо), их любят дети и Бог. Каждый из них находит свое место в жизни. Тот же Гоша Ноги Колесом “служит” на Смоленском кладбище, кормится тем, что показывает, кто где похоронен. “Усопшие ко мне претензий не имеют, а приходящие на могилки род­ственники свою гордость за воротами оставляют”, — говорит о себе Гоша.
“Светописец” дядя Ваня, вернувшийся с войны орденоносцем и одноногим инвалидом, за небольшую плату снимает на камеру ребятишек. Его работы — произведения искусства, даже “страшненький косолапый пацаненок получался на карточке вполне нормальным”. Пожалуй, это единственный в те времена в Питере фотограф, у которого после щелчка затвора из-под материи, которой накрывали аппарат, действительно вылетала птичка. Делал их дядя Ваня из ярких конфетных оберток, и счастью малышни не было предела...
Все они чем-то похожи на шукшинских “чудиков”, с такими же светлыми незлобивыми душами. Отличие кочергинских “чудиков” в том, что живут они в мире жестоком и подлом, оттого и страдают.
Как правило, рассказ оканчивается... нет, не смертью, а переходом главного героя в “горние выси”. С каждым таким уходом окружающая нас дей­ствительность чуть-чуть блекнет, становится немножечко беднее. Но в суете повседневных дел и забот мы этого не замечаем. Кочергин заставляет нас поднять взор и взглянуть небу в глаза. Парадокс: речь-то идет о человеках “падших”...
Главное, чему учит книга, — состраданию. Невозможно читать про хор “самоваров” (так называли молодых парней — инвалидов Великой Отечественной, оставшихся без рук и ног) и не содрогаться от жалости. Картина просто сюрреалистическая: плывет по реке Шексне, что на Вологодчине, пароход. Его пассажиры слышат мощный мужской хор, выводящий “Раскинулось море широко”, и не могут понять: где певцы-то? В высокой траве не видно крепких мужских торсов без конечностей. А их сердобольные санитарки просто вынесли “погулять” на высокий обрывистый берег.
Жалко всех: сироту Пашу, проданную соседями по коммуналке проституткам за бутылку водки, потомка бранд­майора, потерявшего после революции все, даже человеческий облик. Жалко изваяние Ангела Пустые Руки, прозванное так потому, что из рук статуи борцы с религией выбили крест... А жальче всего страну, в которой все это происходит. Но, наверное, пока живо сострадание, жива и надежда?

Андрей СЕРГЕЕВ.