Зоя Романова: «В этой книге я отобрала самое лучшее из того, что творила многие годы»

Имя Зои Васильевны Романовой хорошо известно русскоязычным ценителям чувашской литературы. Большинство произведений чувашских авторов зазвучали на русском благодаря ее перу. За пятьдесят лет творческой работы она перевела произведения многих чувашских писателей: М.Трубины, М. Ильбека, Ф.Уяра, А. Кибеча, Ю.Силэм… Ей легко даются как детские произведения (Ю.Силэм «Яблонька), так и исторические романы (Ф.Уяр «Близ Акрамова). Почему она выбрала именно профессию переводчика, пробовала ли писать свои произведения, какие работы оставили в ее душе глубокий след — об этом рассказывает ее новая книга «Не переводом единым…», изданная недавно в Чувашском книжном издательстве. Издание состоит из нескольких разделов, раскрывающих творчество Зои Васильевны. Ознакомившись с книгой я решила пообщаться с ней лично, чтобы все узнать из первых уст.

– Зоя Васильевна, что вас вдохновило на создание этой книги?

– Вдохновили мои переводы, потому что их накопилось много. Но не только они: в разделе «Своя колея» как раз мое оригинальное творчество. Писала свои произведения, конечно, не всегда и нерегулярно: как случается в переводческой деятельности — когда событие зацепит. Я вдохновлялась реальными случаями из жизни, делала наброски, а потом редактировала их. А бывало и так, что написала, а потом думала: «Мне это интересно. А будет ли интересно читателю?» – и надолго откладывала. В этом сыграла свою роль моя редакторская практика, потому что требования к авторам повышенные и в результате – к себе тоже. (Зоя Васильевна проработала в Чувашским книжном издательстве 15 лет: сначала корректором, затем редактором-стилистом русских изданий. — Авт.)

– Как долго и насколько тяжело шла работа над этой книгой?

– В основном тексты уже были опубликованы – я имею в виду критические статьи. Их печатали в газетах, журнале «ЛИК». Заново все пересмотрела, где-то немного переработала. Книга была подготовлена к печати к моему семидесятилетию – пять лет назад. Но план есть план. За это время кое-что добавила, обновила.

– А какой смысл вы вкладывали в название книги?

– Самый прямой, что я занимаюсь не только переводом.

– С какими проблемами приходится сталкиваться в процессе перевода?

– Признаюсь, я кропотливо не изучала письменный чувашский язык, грамматику знаю плохо, хотя в школе у нас он преподавался. Из класса я была одна русская, и меня освобождали от этих уроков. В то время все говорили между собой на чувашском, но считали, язык учить совершенно необязательно. Изредка бывала на уроках чувашского языка и разговорный язык, конечно, освоила. Помню, мы сидели за партой с Марьей Главинской, сельской девочкой. Она со мной общалась исключительно на чувашском. Даже потом, уже взрослые, когда мы с ней встречались, она обращалась ко мне на своем родном языке. Но говорить публично на чувашском никогда не решусь.

– Выходит, вы изучали чувашский язык по своей инициативе?

– Да, самостоятельно. Я из русской семьи, но деревня наша смешанная. Соседями были чуваши, татары, русские и даже мордва. Каждый разговаривал на своем языке. И мы приобщились.

– Как вы считаете, в чем главное достоинство вашей книги?

– Это должен решать читатель, но мне самой очень дороги переводы. Не зря первый раздел, посвященный им, назвала «Жемчуг, оправленный в русское слово». Я знаю, что жемчуг чувашами очень ценится. У Василия Давыдова-Анатри была поэма «Чеменпе Мерчен» (Чемень и Мерчень). У Юлии Силэм есть героиня Мерченпи – «жемчужная девушка». Поэтому я назвала чувашское слово жемчугом и оправила его в русское. Вроде получилось неплохо. Надеюсь, читатель обратит внимание на автографы на форзаце — я их хотела выделить особо, но из-за объема пришлось сократить. Эти автографы мне очень дороги: многих, кто их мне дал, уже нет в живых…

– В чем заключаются сложность работы переводчика?

— Однозначно сказать нельзя. Для меня трудности составляют названия птиц, животных. Я, конечно, знаю их перевод, но для уточнения заглядываю в словарь. Сложно переводить обычаи. Помню, как работала над переводом романа Федора Уяра «Близ Акрамова». Когда переводила первую книгу «Тенёта», Федор Ермилович был жив, и я с ним могла согласовать интересующие меня вещи, спросить, где что непонятно. Он прочитывал все от корки до корки не только мой рукописный перевод, но еще и корректуру. У него было очень тонкое чутье языка. А со второй книгой работать оказалось, конечно, сложнее: его уже не было в живых. Во второй книге «Беглец» уже описывается крестьянская война, картофельные бунты. Пришлось самой изучать все это, заглядывать в книги по истории, энциклопедии, чтобы не было «ляпа». С историческим романом работать нелегко. И не так уж много работ подобного жанра у чувашских авторов.

– Вы часто пишете свои произведения?

— Все уже прошло. Мне, конечно, хочется с кем-то поделиться своими переживаниями, изложить это на бумаге. Были мысли начать заново, но, наверное, я правильно сделала, что выбрала перевод. Что лучше получается – то и делаю. Тем более меня хвалил такой великий переводчик как Николай Михайлович Любимов, который всю западную литературу, наверное, перевел – с французского, немецкого, испанского. Романы Мопассана, Сервантеса – это все его переводы. В Чувашию он приезжал по заданию от Союза писателей России: найти переводчика с языка оригинала, чувашского. Тогда он меня заметил, и мы приступили к работе. Потом я с ним долго переписывалась, он требовал присылать все мои переводы. Я хочу сказать, что мне повезло, что был такой человек.

– Какую задачу вы ставили перед собой, когда составляли эту книгу?

– То, что я включила в книгу – самая квинтэссенция. В этой книге я отобрала самое лучшее, на свой взгляд, из того, что творила многие годы. Хочется, чтобы люди, далекие от чувашской литературы, прочли их, и может быть, даже заинтересовались.

 

Беседовала Ксения Скворцова,

студентка ЧГУ.